Опера «Фальстаф» (полусценическое исполнение)

Замысел комической оперы Верди вынашивал около сорока лет. Создавая
шедевры в жанре драматическом, маэстро как будто избегал сферы
музыкального юмора. Современники полагали, что Верди лишен комедийного
дара, тем более что единственный опыт композитора на заре творческого
пути — забытая ныне опера «Король на час» — завершился полным провалом.
До
премьеры «Фальстафа» в высказываниях и письмах композитора время от
времени встречаются отголоски той душевной травмы — «великого
приговора», как ее называл для себя Верди. И все же после успешной
премьеры «Отелло» в 1887 году, зная о сокровенной мечте Верди, его
либреттист и друг Арриго Бойто создал наконец десятилетиями обсуждаемый
сценарий по мотивам «Виндзорских проказниц» и комических интермедий
хроники «Генрих IV» Шекспира. Верди рискнул и сочинил нечто совсем
необычное, неожиданное. На феерической премьере «Фальстафа» в Милане
в 1893 году перед публикой предстал другой Верди.
«Фальстаф» — это
большой музыкально-театральный коктейль. В нем есть ингредиенты
итальянской музыкальной комедии ситуаций (опера-буффа), французской
комической оперы и немецкой волшебной сказки, она играет скоростью
и красками динамичных финалов «Свадьбы Фигаро» Моцарта, и добрый свет
стиля Россини согревает ее.
В ткань «Фальстафа» безжалостно вплетены
элементы высоких жанров: любовного мадригала, старинной церковной
и «серьезной» инструментальной музыки — чего стоит только издевательский
«Аминь» из первой картины, исполненный слугами каноном, или фуга
в финале — редкая гостья на оперной сцене (говорят, ее несколько
угловатую тему Верди подслушал у напевающего ребенка).
Но есть
в «Фальстафе» Верди и грустные оттенки. Среди веселья чуткий слух уловит
едва заметную дымку меланхолии. Открыто эта печаль проявляется лишь
единожды, в начале третьего действия, на короткое время, когда
оказывается, что Фальстаф страдает. Дело даже не в том, что он одинок, а
в том, что его время прошло. Эта идея заложена и у Шекспира: каким бы
негодяем ни был Фальстаф, он — дворянин и в «Генрихе IV» действует с
соответствующим размахом. В «Виндзорских проказницах» он попадает
в новую и чужую для себя среду: новых хозяев общества, средненьких
буржуа, подобных Форду. И здесь Фальстаф осмеян, втоптан в грязь. Он,
как большой ребенок, играет с миром, но миру он уже не нужен. Может, это
роднит Верди со своим героем? Может, «Фальстаф» — прощание с театром,
ведь престарелый Верди должен был понимать, что осуществить еще один
грандиозный оперный проект ему вряд ли удастся. И может, этим
объясняется такое количество скрытых цитат и полунамеков на музыку
прошлого, особенно — прошлого театрального, и особенно — самого Верди? Даниил Шутко