Опера «Садко»

«В богатых хоромах братчины в Новгороде. Пированьице — почестен пир
новгородских торговых гостей. Все сидят за столами дубовыми, накрытыми
скатертями браными и уставленными яствами и напитками. Челядь обносит
гостей вином и брагою. За особым столом Нежата, молодой гусляр из
Киева-города. В углу, на муравленой печи, Сопель и несколько скоморошин
удалых. Среди гостей оба настоятеля: Фома Назарыч и Лука Зиновьич».
Братчина — пирующие в складчину, браная — вытканная узорами,
мурáвленая — изразцовая. Даже авторские сценические ремарки в опере
Римского-Корсакова «Садко» написаны в «древнерусском стиле», насыщены
архаичными словами и выражениями. Источниками вдохновения влюбленному
в русскую старину композитору служили северные сказания — о
разбогатевшем гусляре-купце Садко, о лихом смутьяне Василии Буслаеве, о
могучем богатыре Волхе Всеславиче. Звонкий тембр гуслей
Римский-Корсаков — вслед за Глинкой — изображает сочетанием фортепиано и
арфы. Ритмику былинного стиха передают сложные размеры — вплоть до
одиннадцатидольного в хоре «Будет красен день в половину дня» (десять
слогов, скандированных мужским унисоном; одиннадцать долей в такте),
который породил популярную легенду об измученных «неисполнимыми»
корсаковскими ритмами хористах. В опере есть даже «прямые включения»
русского эпоса, записанные от живых носителей традиции тексты и
мелодии — впервые в истории оперного жанра.

Но помимо эпической у оперы «Садко» есть и другая сторона —
сказочная. Композитор сам указал на нее в ремарке, определяющей время
действия: «полусказочное-полуисторическое». Как композитор-сказочник
Римский-Корсаков не знает себе равных; его «волшебные» аккорды, гаммы,
оркестровые краски сверкают и переливаются, словно среброчешуйчатые и
златоперые рыбки в толще сине-зеленых вод Ильмень-озера. Главный
персонаж причастен обоим мирам, сопряжен с ними — как супруг двух
женщин: реальной и сказочной, земной и водяной. Любовный треугольник в
«Садко» существует вне законов геометрии: его вершины лежат в разных
плоскостях, и потому двоеженство героя ускользает от законов морали.
Полусказка-полубыль, «Садко» тем не менее не лишен и еще одной, важной
для музыкального театра XIX века, стороны — лирики. В этой
пышно-декоративной партитуре ее не так много, но тем сильнее она
захватывает — особенно когда холодная морская дева Волхова запевает
согретую человеческим теплом колыбельную «Сон по бережку ходил».

В Мариинском театре «Садко» идет в постановке Алексея Степанюка —
с декорациями, восстановленными по эскизам Константина Коровина.
Эстетика Римского-Корсакова была чрезвычайно близка великому русскому
колористу. О своей работе декоратор писал так: «Мне хотелось, чтобы глаз
зрителя тоже бы эстетически наслаждался, как ухо души — музыкой.
Неожиданностью форм, фонтаном цветов мне хотелось волновать глаза людей
со сцены, и я видел, что я даю им радость и интерес». Пережить эту
радость Мариинский театр приглашает своих зрителей. Христина Батюшина